28.09.21

Заглянуть в бездну

В Красном факеле «прочитали» дневники Анны Сниткиной-Достоевской. Почему супругам Достоевским современный психолог поставил бы диагноз «созависимые отношения»?

«Больше прощать следует — вину в себе искать и шероховатости в другом сглаживать. Раз навсегда и бесповоротно выбрать себе Бога и служить ему на протяжении всей жизни. Я отдала себя Фёдору Михайловичу, когда мне было 18 лет», — писала незадолго до смерти Анна Григорьевна Достоевская, но вряд ли её позиция нашла бы отклик в душах современных фемин. Сегодня Фёдор Достоевский был бы объявлен «душной личностью», а про Анну Григорьевну сказали бы, что она прожила не свою жизнь, положив себя на алтарь семейной жизни с гением. Но спектакль Владимира Золотаря «Достоевский. Miracle Impossible» в «Красном факеле» рвёт прогрессивные шаблоны: если заглянуть в бездну сумрачного российского классика, то становится очевидным — всё не так однозначно.

В основу пьесы «Достоевский» легли знаменитые дневники Анны Сниткиной-Достоевской, где скрупулёзно выписано её совместное бытование с Фёдором Михайловичем. И о такой быт не только среднестатистическая любовная лодка разбилась бы вдребезги — пошёл ко дну и «Титаник». Вексельные долги после смерти брата, перспектива долговой ямы, родственники-нахлебники, приступы эпилепсии, а ещё и роман «Игрок», который нужно закончить в срок, ибо издатель душит кабальным контрактом — вот предлагаемые обстоятельства, на фоне которых встречаются Фёдор Достоевский (Денис Ганин) и стенографистка Анна Сниткина (Юлия Новикова). Что остаётся в такой ситуации русскому интеллигенту? Только пить чай — с пастилой, грушей и орехами. «Свету ли провалиться или вот мне чаю не пить? — пишет Достоевский в “Записках из подполья”. — Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне всегда чай пить». Владимир Золотарь пошёл дальше и сделал «чайную церемонию» не только писательским пристрастием, а настоящей российской скрепой. В любой ситуации — с устатку, с мороза, в горести и радости, в творческих муках и интеллектуальных родах — русские пьют чай. Поэтому на сцене звенят чашки, расстилаются белые скатерти, а чай предлагается всем — по поводу и без. И в посмертии тоже — как неизбывная земная нить, связывающая нас даже «там».

Сцены из супружеской жизни Достоевских можно было бы свести к привычному знаменателю — «не ходите девки замуж за гения-писателя», ибо в том замужестве вы будете ему шнурки завязывать, а он с Музой в обнимку по кабинету ходить и требовать вашей заботы с неистовой силой домашнего тирана. Герои Ганина и Новиковой в первом действии и разыгрывают этот нехитрый семейный гамбит: он — творит, рефлексирует и изводит, она — растворяется и мазохистски играет роль ангела. По большому счёту Достоевскому нет нужды оправдывать свою греховную тягу к рулетке, его жена преданно делает это сама, считая Феденьку жертвой обстоятельств и болезни. Если пара Достоевских пришла бы в наше время на приём к семейному психологу, то им сразу бы поставили диагноз «созависимые отношения» — когда муж и жена стремятся к полному слиянию. Не секрет, что в жизни Денис Ганин и Юлия Новикова — муж и жена, и кажется, что ещё и этот факт придал им силы так достоверно прожить Достоевских.

Надрыв Анны в глубоком проживании Юлии Новиковой — это сладкое унижение от будущего торжества своей святости, когда снедаемый чувством вины муж будет на коленях вымаливать прощение. «Я, кажется, готова была всю жизнь стоять пред ним на коленях», — скажет Анна, подспудно боясь, что этим мукам когда-нибудь наступит конец. Потому что только эти муки дадут ей в будущем право с любовью, но настойчиво прибрать к рукам самого Фёдора Михайловича, его литературную карьеру и все хозяйственно-денежные дела. И держать мужа в нежных материнских рукавицах, издавая его книги и занимаясь их продвижением. Юлия Новикова безукоризненно чисто показывает эту женскую трансформацию — от трепетной жертвы до уверенной в себе хозяйки положения. И если в первом действии её героиня вызывала жалость из серии «да зачем он тебе сдался?», то во втором — гордость и восхищение за весь женский род. Да, Фёдор Михайлович, вы, конечно, гений, но и на каждого гения свой «хомут» найдётся.

Линия Достоевского в исполнении Дениса Ганина — это проходка ницшеанского канатоходца над бездной, откуда звучат невинные голоса детей-мучеников, исходит пеной сплетен общество, а внутренний Зверь готовится к прыжку. Сценическое решение нравственных страданий Фёдора Михайловича, чью душу снедает «тайный грех», — инфернальные шепотки фигур в колпаках куклус-клановцев про стыдную любовь к детям, иезуитские пытки на грани яви и нави. Хоррора добавляет фигура девочки в белом платье со скакалкой в руках на заднем плане — сценическая квинтэссенция «ставрогинского греха», о котором до сих пор спорят биографы Достоевского. Сцены, конечно, жёсткие, даже манипулятивные, играющие на самом больном, чудовищном, о чём и помыслить-то страшно. Но Достоевский — мыслил, проживал, дразнил Зверя, провоцировал ближний свой круг, мучился и кричал в бездну, исполненный силы и слабости одновременно. Зрителю трудно проглотить такой ком сразу, встаёт поперёк горла. Кому-то сцены показались избыточными, и здесь можно долго спорить, нужна ли такая сценическая риторика театру. Одно несомненно — они работают в полном объёме на роль Дениса Ганина. Иногда полезно заглянуть в чужую бездну, чтобы почувствовать себя живым. И да, на фоне темнеющего провала души человеческой ярче и пронзительнее проявляется любовь — как сострадание, как прощение, как высшее милосердие Бога в обмен на земные муки.

Спектакль Владимира Золоторая — о той великой опции любви, которая способна искупить грехи ближнего твоего, отмолить его перед небесами и подарить в конце пути долгожданный покой — как булгаковскому Мастеру. И наверное, ещё о том, что как бы избито ни звучала фраза, что «за каждым великим мужчиной стоит великая женщина», в ней есть изрядный смысл.

Наталия ДМИТРИЕВА | Фото Виктора ДМИТРИЕВА
back

Новости  [Архив новостей]

x

Сообщите вашу новость:


up
Яндекс.Метрика